class="p1">Недалеко в лесу стреляли вверх ракеты. Нужно было спешить. Не их ли это ищут?

— Ты можешь идти, Леля?

— Пойдем, — ответила она, придя в себя и снова превратившись в прежнюю Лелю, которая все может.

Они покинули разбитый самолет и поспешили к реке, протекавшей вблизи от места посадки. Эту речку Руфа отметила еще в воздухе, когда они садились. Там, в кустах, сняли с себя все лишнее и утопили в воде. Остались в гимнастерках. Пистолет у них был один, у Руфы. Она отдала его Леле.

— Возьми. Ты — командир.

Ориентируясь по звездам, девушки пошли на восток. Напрямик, лесом. В темноте по толстому бревну перебрались через овраг и снова долго шли по лесу. Начало светать. К этому времени они уже двигались вдоль дороги на открытом месте. Лес кончился. Днем идти было опасно, и, выбрав в стороне от дороги глубокую воронку от бомбы, они просидели в ней до вечера. Слышали, как мимо прошла группа вражеских солдат. Потом два телефониста, переругиваясь, тянули провода связи. По дороге часто проезжали машины, мотоциклы.

С наступлением темноты сверху донесся знакомый звук: летели на боевое задание По-2.

— Слышишь? — сказала Руфа.

Они постояли, глядя в вечернее небо, где, постепенно удаляясь, рокотал По-2, ночной бомбардировщик, такой родной маленький самолетик… Что там думают о них дома?..

Ночью опять шли, а потом ползли. Впереди то и дело взвивались вверх ракеты. Там была линия фронта, проходившая вдоль железной дороги.

Вперед продвигались медленно, переползая от кустика к кустику, от воронки к воронке. Иногда перебегали, низко пригибаясь к земле. Все время они старались держаться вместе. Но однажды где-то рядом с ними застрочил пулемет. Это было уже близко от железной дороги. Девушки разбежались в стороны и потеряли друг друга. Долго звали они шепотом и искали одна другую, пока наконец не нашли. Обрадовавшись, крепко обнялись, как после продолжительной разлуки.

Когда железная дорога была уже рядом, они притаились в кустах, выжидая удобный момент, чтобы пересечь ее. Ракеты, освещавшие дорогу, взлетали вверх методически, через определенные интервалы. Выбрав перерыв между вспышками, Леля и Руфа перебежали железнодорожное полотно. Опять раздалась пулеметная очередь. Испугавшись, что их заметили, девушки залегли в низком кустарнике.

Началась перестрелка. Трудно было разобрать, откуда и куда стреляют. Решив, что, видимо, перестрелка не имеет к ним никакого отношения, они, подождав немного, поползли дальше. Вскоре наткнулись на воду. Начинались кубанские плавни, те самые, которые так хорошо всегда видно сверху, с самолета.

Небо бледнело. Наступал рассвет. И снова нужно было пережидать светлое время. Они выбрали в плавнях глухое место, заросшее камышом, и уселись на большой коряге, выступающей из воды.

Обе ничего не брали в рот уже вторые сутки.

— Страшно хочется есть…

Руфа вспомнила, что однажды читала, как Бауман в тюрьме потуже затягивал ремень, когда чувствовал сильный голод.

— Леля, затяни ремень как можно туже, — сказала она.

— Зачем?

— Будешь меньше чувствовать голод.

Леля улыбнулась и ничего не ответила. Потом погрустнела и, глядя куда-то в сторону, негромко сказала:

— Сегодня второе мая. Это день моего рождения.

— Правда, Леля? Поздравляю… Ну что же тебе подарить?

Машинально Руфа сунула руку в карман брюк и вдруг обрадованно воскликнула:

— Есть! Есть подарок! Вот…

Она достала два семечка. Два. Больше не было, сколько она ни шарила.

В плавнях они сидели целый день. Изредка неподалеку ухал миномет. Временами слышна была стрельба. По очереди девушки дремали, каждую минуту открывая глаза.

Вокруг них на ветках прыгали птички, скороговоркой переговариваясь на своем птичьем языке. Их можно было даже потрогать, они не боялись. По-весеннему грело солнце. Зеленые лягушки, зажмурив глаза, сидели на кочках…

Вечером, выбравшись из плавней, они долго шли зарослями, а потом лесом. Случайно наткнувшись на шалаш, замерли в испуге — что делать? В шалаше заговорили по-немецки, и девушки бросились бежать. Только они успели спрятаться за каким-то холмиком, как из шалаша выскочили два немца, прострочили вокруг из автоматов и потом некоторое время еще стояли, прислушиваясь. Один из них ушел спать, а другой остался караулить. Он то ходил, напевая что-то, то садился, и только к утру, когда начало светать, немец задремал. Тогда девушки осторожно отползли в сторону.

Они снова шли по лесу до тех пор, пока не наступил полный рассвет. А когда стало совсем светло, решили, что одна из них влезет на дерево и посмотрит, далеко ли тянется лес.

На пригорке у оврага стоял ветвистый дуб. Руфа забралась на него и на сплетении толстых веток, в углублении, увидела стреляные гильзы. Здесь сидел разведчик или снайпер. Чей?..

Она хотела уже лезть выше, как вдруг до нее донесся голос Лели:

— Стой! Руки вверх!

Внизу Леля направляла дуло пистолета прямо на солдата, который, видимо, поднимался из оврага. Солдат поднял руки. Оружия при нем не было.

— Не двигаться! Отвечай, кто такой?

Тот растерянно смотрел то на Лелю, то на Руфу, спрыгнувшую с дерева. Судя по форме, это был наш, русский, солдат. Совсем молодой парень, круглолицый, чем-то похожий на Швейка.

— Ну, отвечай! Или я буду стрелять!

— Да я… Тут вот вышел на минуту. Вода там, в овраге…

У девушек отлегло от сердца: свой. Но руку Леля не опустила.

— Где твоя часть?

— Тут, недалечко… За бугром.

Парень то растерянно улыбался, то испуганно таращил глаза, когда Леля сердитым голосом задавала ему вопросы.

— Где немцы?

— Да тут, рядом, за леском… недалечко. — Он головой показал на запад.

— Покажи документы. Ладно, опусти руки.

Солдат порылся в кармане, виновато протянул небольшую книжечку.

— Эх, ты! — сказала Леля. — Что ж ты так? А если б тебя немцы?

— Так я ж вижу — вы свои…

— Свои… А может быть — чужие! Ну, веди нас к командиру!

В тот же день их привезли в полк.

— Девочки, Леля Санфирова и Руфа Гашева вернулись!

Весть моментально разнеслась по полку. Их обнимали, поздравляли с наградой… А они, грязные, усталые, похудевшие за эти дни, вяло отвечали на вопросы, через силу улыбались. Им хотелось спать, только спать…

Архипыч

Мы звали его просто Архипыч. Он раскладывал старт, зажигал посадочные огни. Следил за тем, чтобы не гасли дальние фонари, показывающие направление для взлета и посадки.

Пожилой солдат из батальона обслуживания, высокий, худощавый, с рыжеватыми усами, он исправно выполнял свою нехитрую работу. Неторопливо ходил, чуть сгорбившись, между огней. Красноватый свет падал снизу на его лицо, и резкие тени подчеркивали морщины на щеках, на лбу, возле глаз. Мы привыкли, что он постоянно присутствует на старте, так же